Колымская быль

Верховье рек Колымы и Индирки. Далеко в тайге небольшой прииск. Декабрь. На улице – 55ͦ С. Актированный нерабочий день. Это значит, что никакие работы на улице проводить нельзя. За простой работнику выплачивается одна третья часть тарифной ставки по КЗОТу. Директор прииска и заместитель по хозяйственной части сидят, молча, в кабинете. У них головная боль. Умер электрик Синцов, пьяница, семьи нет. Родня отказалась от него. Нет желающих связываться с погребальными делами. Мысленно директор и заместитель представили нерадостную картину. Сплошная мерзлая земля, ломы пружинят при ударе об землю. Необходимы взрывные работы.

"Этот вопрос я решаю в течение дня! – сказал директор. – Иван Григорьевич, сходи в общежитие и попытайся найти двух здоровых и непьяных мужиков для захоронения Синцова. Приведи ко мне, оговорим условия оплаты". Заместитель надел шапку и со вздохом пошел прочь.

Общежитие находилось в двухстах метрах от конторы. Из-за промороженных окон доносились звуки гитары, магнитофона и пьяных голосов. Это общежитие ничем не отличалось от других общежитий в стране от Калининграда до Курил. Здесь собирался народ без роду, без племени, алкоголики, алиментщики, бывшие зеки, у которых в городах не было прописки.

Иногда попадались серьезные мужики предпенсионного возраста, приехавшие на два года поработать, чтобы поднять уровень зарплаты и будущей пенсии. Постепенно эти мужики теряли выдержку, становились такими же, как их окружение.

Заместитель открыл дверь в тамбур общежития. В нос ударил запах давно немытых помещений. Тусклая лампочка 40 вольт не могла осветить все углы длинного коридора. Нащупав дверь в самую большую комнату, заместитель толкнул ее от себя. Резануло запахом одеколона "Сирень" и горелой чайной заварки. В комнате "гудели" по-черному. На кроватях и на полу сидели и лежали люди в разных позах. В углах и под кроватями валялись валенки, унты, давно нестиранные портянки, дырявые носки. Из всей компании три человека сидели возле электрического "козла" и варили "чифир".

– А! Начальник! – прохрипел один из них, Тарабукин. – Присоединяйся. Уколись.

Второй, Левицкий, уже держал кружку с одеколоном, был под шафе.

– Братка! Прими! – и он протянул кружку заместителю, – Извини, обслуживание не по первому разряду.

Заместитель присел на кровать рядом.

– Мужики! Синцова знаете?

– А как же! Поминаем.

– Его надо похоронить завтра. Могилу отроют сегодня. Нужны два здоровых и непьяных мужика. Директор заплатит деньги и даст спирт.

– Григорич! – хрипнул Тарабукин, – Я – первый!

– Да ты и лом-то не поднимешь, – засомневался заместитель.

– Я буду вторым! – подхватил Левицкий, – Но наше условие единственное. Не надо денег! Спиртом отдайте! Пять бутылок сразу же и по рукам.

Пошли к директору. Он согласился с условием исполнителей. Но одну бутылку сразу, а четыре – после захоронения.

– Совести нет у Вас, товарищ директор! – хрипнул Тарабукин, – Давайте первую!

Директор вынул из стола спирт. Повеселевшая парочка вышла на улицу.

Утром следующего дня поймали лохматого якутского жеребца, который стоял возле кучи промороженных пищевых отходов и выгрызал из консервных банок содержимое. Запрягли жеребца в легкие сани, погрузили инструмент, тронулись за покойником. Подъехали к сараю, открыли щеколду. Синцов лежал на грязном полу в спецовке.

– Братка! – закричал непротрезвевший Левицкий. – Поехали хорониться! Скоро мы тебя догоним!

– Ну! Ты это брось! – прохрипел Тарабукин.

Они положили промороженный труп в гроб, установили его на сани, накрыв одеялом. Ехать надо было три километра в лес. Дорога была скверная. Здесь недавно проехал трактор с большими санями, которые оставили глубокую колею. Бедный якутский конек кое-как справлялся с обязанностями, сани бросало в разные стороны, живые не обращали внимания на труп, лежащий сзади. Темнело. Мороз усиливался. Руки и ноги стали мерзнуть.

– Братка! – просипел Левицкий. – Замерзнем! Не довезем! Давай похмелимся!

Вытащив бутылку из-за пазухи, Тарабукин сделал несколько глотков из горлышка и передал бутылку Левицкому. Другой рукой зачерпнул снег и стал закидывать его в обожженный рот.

Опьянев и повеселев, собутыльники дернули за вожжи. Жеребец рванул в карьер, и через десять минут компания была на кладбище. Стемнело. С трудом отыскав подготовленную для покойника яму, исполнители подвели сани поближе.

"Братка, Синцов! Готовься!" – Левицкий отдернул одеяло. Гроба и покойника не было. "Чудеса! – протянул Тарабукин. – Потеряли мы нашего друга!"

Обескураженные тронулись в обратный путь. Приложившись к бутылке еще несколько раз, повеселели. Медленно тянущий сани жеребец вдруг остановился, фыркнул и заржал. Встав с саней, Тарабукин прошел к голове коня, неожиданно споткнулся обо что-то и упал. "Покойничек!" – закричал он радостно. Закинув труп и гроб в сани, компания рванула назад. Через полчаса дело было сделано, и исполнители помчались к начальству.